***
…Не веря, что это происходит со мной (впервые в жизни мне захотелось ударить человека! вот что с людьми приближающаяся смерть делает!), я всё-таки - как мог - хрястнул доктора по физиономии.
Получилось как – примерно – шлёпнуть дохлой рыбёшкой по щеке гигантского каменного Будды.
- Ах ты, тварь, - сказал он спокойно. И крутанул краник до отказа.
Словно атомная нано-бомба взорвалась в моём теле. И я исчез с лица земли. Будто меня и не было вовсе. Даже мокрого места не осталось…
…
…Очнулся я на мягком белом полу – в какой-то комнатке, изнутри целиком обитой дерматином. Будто отдельная палата психушки (я в кино и в клипах такие видел).
Лежал я абсолютно голый. Тело ужасно болело. И очень хотелось пить. И жрать.
Я окончательно начал осознавать, что по какому-то недоразумению действительно попал не в рай, а в ад. Где меня ждут мучения. Но за что??? Что я такого успел натворить за свою маленькую жизнь?!.
Снаружи загремел засов. Дверь отворилась – и на пороге кто-то появился. Я осторожно поднял глаза – и моя нижняя челюсть, образно говоря, с грохотом рухнула.
Передо мной стоял… Он. Мой любимый писатель. Собственной персоной. Только бритый - без своей эспаньолки. И явно похудевший.
А позади него маячила – да-да, правильно вы угадали. Молодая председательша конкурса. Когда она успела перекраситься в блондинку?
Оба почему-то в белых халатах.
- Трюк с наручниками удался. Конечно, они были затянуты не до конца. – Он улыбнулся. - Что ж. И вторую проверку ты тоже прошёл. Поздравляю.
Я молчал. Потому что лишился дара речи. И ничего не понимал. Они оба что – тоже уже здесь, в аду? Что случилось? И про какую проверку он говорит?
Словно прочитав мои мысли, Он сказал:
- По глазам вижу: ты думаешь, что умер – и попал в какое-то странное место. Это не так. Я всё объясню. Но сначала, - Он кивнул своей спутнице, - тебе надо одеться. И поесть.
«Председательша» подошла ко мне и с улыбкой протянула белый комплект одежды – нечто среднее между арестантской робой и больничной пижамой. Пока я дрожащими руками напяливал всё это на себя, она принесла столик с едой.
Какая-то бесцветная каша и какой-то пресный кисель. Невкусные до невозможности – но я уплёл всё подчистую: голод не тётка.
Пока я ел – и Он, и она стояли напротив. Смотрели на меня. Брр…
- Слышал ли ты, Илья, что-нибудь о множественности вселенных? – спросил Он, когда я закончил.
Я кивнул. Ещё бы. Концепция Мульти-Юнивёрс. Читал об этом.
- Это может показаться научной фантастикой, но сейчас ты находишься в… реальности, параллельной – и альтернативной - той, в которой родился и жил. Как и почему ты тут оказался – отдельный разговор. Но факт остаётся фактом. Добро пожаловать в, так сказать, Иной Мир! – Он улыбнулся.
Что он мелет?
- Я понимаю: в это невозможно поверить. И тебя ждёт сильнейший психологический шок. Но всё, что ты сейчас узнаешь и увидишь – стопроцентная правда. А никакая не галлюцинация. Будь к этому готов, пожалуйста. Поехали.
Выйдя из комнаты, мы сначала долго шли по длинному и извилистому коридору, облицованному кафелем. Потом сели в чёрную машину с бронированными стёклами. Пара-тройка поворотов по тёмному тоннелю – и вот выезд наружу. На свет белый, как раньше говорили.
Поначалу от солнечных лучей я немного ослеп. А потом, когда глаза немного привыкли, выглянул в окно – и онемел. Хотя как может ещё раз онеметь человек, уже давно потерявший дар речи?
Мы ехали по какому-то совершенно не ведомому мне городу. В котором, впрочем, что-то казалось не просто знакомым - но даже родным. Что именно – я понял не сразу, а когда догадался… то обледенел. Превратился в кусок космического айсберга.
Это была архитектура. Сначала узнаваемый ансамбль Белорусского вокзала… Потом Тверская улица – с её сталинскими домами по обеим сторонам… А впереди маячил Кремль.
Только… Бесконечный ужас состоял в том, что всё остальное – вывески, плакаты, указатели, растяжки, знаки и сами прохожие – выглядели абсолютно чужими. Другими. Не нашими. Потусторонними?..
Да и сами Белорусский, Тверская и тэ дэ были уже не теми, что я знал – и любил – с детства.
Над зданием вокзала громоздились гигантские буквы: MOSKVÄ.
И чуть помельче: БЕRЛИNSKИЙ WOKZÄЛ.
Опять эта дичайшая смесь кириллицы с латиницей!.. Я ущипнул себя за запястье – не сон ли это? Нет, руке было больно.
- Сирень цветёт… - со вздохом произнёс «писатель», сидевший рядом с водителем (за рулём была она – «председательша»). – Обожаю это время года. У вас, насколько я знаю, сейчас середина мая две тыщи двадцать первого? У нас другое летоисчисление. Сегодня восемнадцатое число месяца Таурус сорок второго года великой Эры Аквариуса…
Я ещё раз ущипнул себя – сильнее.
Вдоль широкой улицы, запруженной чёрными автомобилями, на фонарях колыхались бесчисленные флажки с тем самым символом, который мне так не понравился на подушке: гибридом свастики и серпа с молотом.
Почти все надписи тоже были выполнены особым шрифтом, сочетающим в себе и славянскую вязь, и готическую фрактуру. Но больше всего меня потряс сам язык. Запомнилась, например, такая реклама на видео-панели: ПRЯMОЙ БЕSПОSÄДОЧNЫЙ - ПАßАЖИRSKИЙ SVERXZVYKОVÖЙ - NA RÄЙSKИЕ ГАVÄЙSKИЕ! ЛЕTÄЙTE SAMOЛЁTAMИ АЭROWÄFFЭ!
Я начал щипать себя безостановочно. «Писатель» при этом говорил по-русски вполне чисто:
- Представь себе мир, в котором процветает «всеобщество счастья». Где люди навсегда покончили с войнами, с голодом, со страшными болезнями, с врагами человечества…
Прохожие вокруг были одеты как-то подозрительно опрятно, по-открыточному: мужчины преимущественно в строгом тёмном, женщины в лёгком светлом, дети – в разноцветно-пёстром.
- Где отменены деньги, - продолжал «писатель», - где нет богатых и бедных, где все равны… Где главенствует принцип «Каждому – своё»…
На Маяковке никакого памятника поэту не было – вместо него гремел парк аттракционов с цирком шапито и высоченными горками.
На Пушкинской скульптура Александра Сергеича сохранилась, но казалась ничтожной рядом со здоровенным фотопортретом какого-то улыбающегося дядьки - лысого как череп и похожего на ещё не постаревшего Кащея Бессмертного.
Слоган аршинными буквами провозглашал: «WÖЛЬFГАNГ WÖЛЬFГАNГОVИЧ ПYШКИN – NÄШЕ VSЁ!». И типа подпись: ГRÄЖДАNE SR.
- Здесь одной большой семьёй живёт по-настоящему прекрасный – свободный и счастливый - народ…
Мы подъехали к Красной Площади, которая оказалась оцеплённой стационарным тройным заграждением. Повсюду стояли охранники – в странной красно-чёрной униформе с автоматами. Но «писатель» показал какую-то ксиву – и нас пропустили внутрь. Мы въехали.
Кремль был перекрашен в белый цвет.
Над его башнями сверкали не звёзды – а всё те же жутковато-аляповатые знаки: серпомолотовидная свастика.
На Мавзолее вместо слова ЛЕНИН «красовалось»: STÄЛИN.
Там, где раньше был Собор Василия Блаженного, высился исполинский колосс – чугунная статуя Иосифа Виссарионовича, «простершего длань к народу».
А над ГУМом растянулся чудовищный красно-бело-чёрный плакат:
ДА ZДRÄVSTVYET NAЦИОNÄЛ-КОММYNИSTИЧЕSKAЯ ПÄRTИЯ SOVETSKOГО REЙXA –
YM, ЧЕSTЬ И SÖVESTЬ NÄШЕЙ ЭПÖXИ!
На самом плакате изображался двойной «медальный» профиль огромных размеров. Две физиономии. Обе с усами: спереди Сталин, а сзади… Ну, да. Это был он – Гитлер.
Гитлер и Сталин. Вместе. Как когда-то Маркс с Энгельсом. Или, скажем, как Станиславский с Немировичем-Данченко. Или Ильф и Петров.
Мы вышли из машины рядом с Лобным местом. Которое – как мне показалось – переместилось в самый центр безлюдной площади и увеличилось в размерах раза в четыре.
- Здесь… во второй столице нашей всемирной империи победившего национал-коммунизма… в городе-колыбели великого СовРейха… - голос «писателя» неподдельно дрожал - …как нигде ощущаешь себя в эпицентре всего самого лучшего, что есть на планете Земля: истории, культуры, цивилизации… - В его глазах стояли самые настоящие, искренние слёзы счастья.
Только тут я обнаружил, что защипал себя до крови. Было очень больно. Но про это я не думал. Потому что неописуемый шок, заполонявший меня с каждым метром передвижения по «Советскому Рейху», оказался куда сильнее физической боли.
- Как разительно всё это, должно быть, отличается от того мира, из которого прибыл ты… - «Писатель» посмотрел на меня. - Ведь у вас правят бал чистоган, несправедливость, ложь, ярость, мракобесие…
Он увидел кровь у меня на рукаве и на пальцах.
- О, как я тебя понимаю… Ведь там ты хотел покончить жизнь самоубийством… - сказал он. И вдруг замешкался. – И тем не менее…
Я прошептал:
- Как я тут оказался? Почему не умер?
- Тебя вовремя спасли наши люди, – с готовностью ответил он. – И переправили сюда.
«Наши люди»??? У них там, в моём мире, - есть свои люди?!.
- Почему спасли? Зачем переправили? За что мне… такая честь?
- Видишь ли… - «Писатель» вздохнул. - Не скрою: ты не первый (и, надеюсь, не последний), кого нам удалось переместить сюда из параллельных вселенных. Но пока ты единственный, кто… подходит нам идеально.
- «Подходит»? Для чего?
- Мы, кажется, в тебе не ошиблись. И не случайно привезли сюда, на Генералиссимус-платц… - Он вдохнул полную грудь. - В общем, так, Илья. Когда ты придёшь в себя, то, наверное, захочешь остаться жить здесь, с нами. Имеешь полное право! Но всё же… - Он почему-то огляделся. – Всё же мы бы хотели предложить тебе… вернуться туда. В тот – ваш – мир.
Я не поверил своим ушам. И посмотрел на него.
- «Вернуться»?
- Не просто так, разумеется. После определённой… подготовки… - Он тщательно подбирал слова. - …мы попросим тебя… о некой деликатной миссии - в той реальности.
Он это что сейчас меня – вербует??
- Все детали обсудим потом. Если согласишься.
Я спросил:
- А если… откажусь?
Но он понял этот контрвопрос по-своему.
- Что ж. Будешь жить здесь. Недолгий карантин – для лучшей адаптации – и пожалуйста: вливайся в наши ряды. Становись полноценным гражданином Содружества Суверенных Субъектов Советского Рейха. Какую профессию ты хочешь выбрать?
- Профессию? Хочу быть писателем… - пробормотал я.
- Отлично! Мы, конечно, не будем скрывать от всеобщества, кто ты и откуда. Так что – тебя ждёт всемирная слава: Человек Из Того Мира! – Он улыбнулся. – Впрочем, решать только тебе. Подумай, не торопись…
Я огляделся. Конечно, мне хотелось сразу же проорать: верните меня домой! И побыстрее! Но не успел я набрать воздух в грудь, как мой взор упал на ещё один гигантский плакат – на сей раз за моей спиной, на здании бывшего Исторического Музея, перестроенного здесь в какой-то готический замок.
Там висела другая фотография уже знакомого мне «Кащея» - W. W. Пушкина. На снимке он по-отечески обнимал счастливо улыбающуюся девочку. Ту самую. Которую мне показывали. Которая чистый ангел. С веснушками… Только здесь она была ещё прекраснее.
И слова застряли у меня в горле…