Флэшбэки
…Так не бывает. Не может судьба нанести человеку сразу четыре (четыре!) смертельных удара подряд. Не два и даже не три – а че-ты-ре. «Джеб – кросс – хук - апперкот». С разных сторон, один за другим – в течение всего пары часов.
Или всё дело в том, что я четырежды оказывался в ненужное время в ненужном месте – и там узнавал то, чего лучше бы не знал? Нет, тайное рано или поздно всё равно стало бы явным, конечно. Но только в моём случае это случилось… очень рано. Слишком рано…
Никогда ничего не подслушивайте. Даже – тем более! – случайно. Слышите вдруг что-то, не предназначенное для ваших ушей, - заткните их. Потому что будет только хуже. И лучше жить в неведении – но жить. Чем понять, что жить дальше – невозможно. И надо умереть…
*
1. Джеб
- «…По колено в идиотах
я бреду.
По трясине, по болоту, -
как в бреду.
Всюду призраки и тени,
гниль и гнусь.
В ядовитых испареньях
задохнусь…»
- Как-как? Хиль и гусь?
- «Гнусь»!
- Ой, я не могу… Грусть! Гру-з!-дь! Хрусть! Друзь! Сплотила навеки великая Русь…
Я не сразу врубился: это мои строчки они читают вслух. И ржут. Прям покатываются.
- «…Пробиваюсь сквозь тумана
пелену.
Оступлюсь – уже не встану:
утону…»
Он был для меня всем. Кумиром. Гуру. Богом. С его книжками под подушкой я засыпал всё своё детство. Зачитывал его повести до дыр. Наизусть знал все его стихи.
И когда он объявил через интернет, что набирает свой Литературный Лицей, - я понял: это моя судьба. Моё «светлое будущее». Мой уникальный шанс.
Конкурс был бешеный. Для первого тура надо было написать «оригинальную автобиографию» в формате школьного сочинения. Я написал. Как бы от лица любознательного инопланетянина, который миллионы лет искал планету, пригодную для жизни, - и нашёл. Землю. И вселился в простого московского мальчишку. Дурачок.
Меня взяли на второй тур. Там надо было сочинить рассказ. Мне выпала тема «Созвездия». Я сначала решил продолжить эксплуатировать историю любознательного инопланетянина – и написать про его (то есть про «мою») родную галактику. Но потом подумал, что это будет как-то однобоко. И за неделю накатал совсем другое - сказку. Романтическую и немного страшную. Про опальный тринадцатый знак Зодиака – про Змееносец. Ну, вы знаете.
Меня взяли на третий, последний тур. Осталось написать стихотворение. Из замызганного цилиндра фокусника, который держал в руках Он Сам, я в присутствии комиссии и других соискателей вытянул свой жребий - бумажку с заданием: «Сталкер».
Господи! По мотивам фильма?!. Так это ж моё любимое кино! Ну, одно из. Я и написал – буквально за ночь. Назвал «Исповедь». Наивный кретин.
- «…Размахнувшись, брошу гайку
в пустоту.
Здесь над лесом гибнут чайки
на лету.
Закипает кровь под сердцем,
Словно ртуть.
В зону – к той заветной дверце
держим путь…»
Тихий ужас, короче.
А сегодня вечером должны были торжественно огласить результаты – кто поступил. И я – идиот нетерпеливый – припёрся раньше всех. Тем более, что эта контора по какому-то дурацкому совпадению располагалась в соседнем дворе с моим домом: в библиотеке Гегеля.
Подхожу к актовому залу – и через приоткрытую дверь слышу: председательница комиссии (раньше она мне казалась такой милой девушкой) зачитывает вслух мою «Исповедь», а любимый писатель, «кумир-гуру-бог», жуя гамбургер, гогочет, как таксист у Белорусского вокзала над скабрёзным анекдотом.
Я думал, что сквозь землю провалюсь. И зря этого не сделал. Они меня заметили.
- Мальчик, ты к кому? – спросила младая Председательша.
Бормочу что-то про Литературный Лицей. Узнать результаты конкурса, и вообще.
- Как твоя фамилия?
Я назвал. Пока Писатель, доев гамбургер и так и не вытерев руки, ковырял спичкой в зубах, Председательша копалась в списках.
- Увы, - говорит. – Не в этот раз. – И руками разводит.
Они так и не поняли, что только что потешались именно над моим стихом. Не вынимая спички изо рта, Писатель сказал:
- Можешь на платной основе попробовать. Недорого совсем: восемьсот тыщ в год.
- Это если по безналу, - уточнила Председательша.
- Ну да. А если кэшом – так ещё дешевле. – Писатель улыбнулся. – Договоримся!
«…Шприц… Моток магнитной ленты…
Провода…
Сгинули мои клиенты
без следа…»
Когда не можешь сгинуть без следа – беги. Прочь! Господи, почему же так стыдно-то, а? И исключительно гадко…
Мир рухнул. А вместе с ним и «кумир». В рифму – «мир»-«кумир». И мечта, и «светлое будущее», и шанс…
Лицо горело. Кровь прилила к глазам. Я улепётывал подальше и всё твердил себе: больше никогда, больше – ни-ког-да!..
«…в путь обратный – в путь за чудом,
как всегда:
по маршруту Ниоткуда
в Никуда…»
2. Кросс
Домой не хотелось. И ноги привели меня в школу. Благо она практически наискосок через дорогу. Сегодня репетиция «Летнего Бала» - и я знал, что и Боб, и Зоя там.
Хотел прийти попозже и обрадовать их: мол, в вечерний лицей поступил. К Самому!
«Поступил», ага…
Боб – мой лучший друг. А Зоя – типа моя девушка. Мы одноклассники и соседи: я живу на четвёртом этаже, Боб на восьмом, а Зоя между нами – на шестом. Малый Кондратьевский, дом 10 – тут рядом, буквально за углом.
В спортзале грохотала музыка. От которой тряслась вся школа. И окрестные районы в придачу. Если б я даже надел на ноги котурны, подбитые звенящими подковами, а на голову водрузил бубен, - меня бы всё равно никто не услышал.
Потому я и наткнулся на них.
Зоя и Боб стояли на лестнице. В тёмном, так сказать, уголке. И – целовались.
…Она, Зоя, очень-очень красивая. Мне казалось, что я любил её всю жизнь: с тех пор, как помнил себя. Одно из самых первых видений: мы стоим в каких-то лопухах за беседкой, и она мне говорит:
- А давай поцелуемся?
Я шепчу в ответ пересохшим горлом:
- Давай…
И мы чмокаемся, почти не разжимая губ…
…Потом школа. Мы сидим за одной партой. Я тайком даю ей чего-то списывать, а она в знак благодарности – и тоже тайком – чмокает меня в щёчку. И я млею…
…И, наконец, буквально вчера. Сидим у неё в комнате. Я от её лица пишу ей посты в соцсети – в инстаграм там, или на фэйсбук (в основном, подписи к фото: «чтоб клёво было - прикольно и круто»), а она перед зеркалом вертится. И вдруг говорит:
- Хочешь, покажу кое-чё?
Самые обыкновенные слова она умеет произносить так, что я почему-то сразу краснею. И тушуюсь.
- Отвернись!
Лучше б она приказала выйти. Или залезть под койку. Или вылететь в окошко. Или превратиться в слепого пещерного червяка.
Отворачиваюсь. И чувствую, как уши у меня предательски прям-таки пылают.
- Тадамм! Смотри!
Смотрю. И смартфоша чуть не падает у меня из рук: Зоя переоделась в купальник. Очень откровенный. Микро-бикини, можно сказать.
- Держись, Анталия! Я еду!
(Родители согласились отправить её летом на море, в международный лагерь – она мне все уши прожужжала)
Вообще, нескладной «лолиткой» она перестала быть уже примерно год назад – а сейчас и вовсе превратилась во вполне себе сформировавшуюся девушку. Как будто ей не 15, а все 18. Но эти разноцветные верёвочки на её теле… Я – хоть мы с ней и ровесники - окончательно почувствовал себя малолетним, которого вот-вот растлят.
- Ну, как?!
- Ты будешь Принцессой всего Восточного Средиземноморья, - пробубнил я.
- А ты не хочешь меня… поцеловать?
Опять эти интонации.
- Очень хочу, - говорю.
- И я хочу. – Зоя перешла на шёпот. – Только чур: пока без рук. Окей?
И, не дожидаясь ответного «окей», она подошла, села мне на колени, взяла ладонями моё лицо и… Целовалась Зоя абсолютно по-взрослому. Ну, вы понимаете, о чём я.
…И вот теперь – точно так же держа руками челюсти Боба, она, пардон, буквально сосала его рот.
А Боб…
…Когда-то давно в школе меня чморили. Буллили. И даже гнобили. Я был самым слабеньким. Не хочу вспоминать. Но однажды к нам в класс пришёл новенький – крепкий и симпатичный, несмотря на сломанный в драке нос. Звали его Боря, и он занимался боксом.
На первой же его переменке кое-кто из моих одноклассников предложил ему в качестве груши меня. И Боре это сильно не понравилось.
- Чё? – спросил он меня, насупив брови. – Лезут? Обижают?
Я промолчал, но он и так всё понял.
- Короче, пацаны, - сказал он во всеуслышание. – Илюха теперь – мой лучший друг. Кто его тронет – будет иметь дело со мной. Вопросы?
Вопросов не было. И мы с Борей подружились по-настоящему. Он меня защищал. И даже тренировал: показывал классические удары в боксе. Как сейчас помню: джеб, кросс, хук и апперкот. А есть ещё и свинг. Не считая остальных приёмчиков.
А я ему помогал с учёбой. И в старших классах бойцовский псевдоним для него придумал – «Боб Шварц» (потому что его фамилия - Черных). Не ахти, конечно, но ему очень понравилось.
С тех пор он, кстати, и начал выигрывать всякие юношеские турниры. И постепенно стал нашей местной знаменитостью. У Боба брали интервью разные симпатичные девчонки - из тинейджерских типа СМИ. И мы с ним репетировали накануне: что и в каких словосочетаниях он должен отвечать.
А потом он, смеясь, рассказывал мне по секрету, как та или иная «интервьюерка» целуется – и так далее. Я слушал, раскрыв рот и краснея. Дурачок.
…И вот сейчас этот мой типа лучший друг Боб целовался с моей типа девушкой Зоей. И не просто сосался – он её, так сказать, мацал. Щупал. Лапал. И, судя по её стонам и закатанным глазам, ей это очень нравилось. И она даже отвечала ему взаимностью – то есть у них был, извините, петтинг (какое отвратительное слово).
Я стоял, не замеченный ими в темноте. И медленно превращался в соляной столб.
- Ну, пойдём уже, - прошипел Боб Зое. – Здесь неудобно. Стоя-то.
- Не сейчас, Бобочка, милый, - постанывала она. – Мне на репетицию пора.
- Тогда после репетиции. Или ты опять с Заморышем тусишь?
Так. Стоп. «Заморыш» – это я, что ли?!.
- С Илюшкой? – Зоя засмеялась. – Ты издеваешься? Он же бесполое существо! Средний род…
В одну секунду мой соляной столб превратился в каменный – и тут же взорвался изнутри: я почувствовал, как в груди у меня что-то разрывается. Бесшумно, но очень больно. И кровь ударила в мозг.
И я полетел с лестницы навзничь.
Последнее, что я увидел, перед тем, как окончательно потерять сознание, - изумлённые и испуганные лица Боба и Зои…
3. Хук
…Первым вернулся слух. Робко так, издалека. С закрытыми глазами в темноте я медленно всплывал из вакуума – а уши уже всё слышали.
Не зная, что я уже очнулся, переговаривались двое врачей – он и она. У него был хриплый прокуренный бас, у неё – звенящее стальное меццо-сопрано.
Господа реаниматологи! Огромная просьба на будущее: при пациенте либо говорите потише – либо беруши ему заранее вставьте. Чтобы он свой приговор как-то по-другому узнал, подготовленным хотя бы. Так ведь и потерять больного недолго.
- …Порок сердца, чего ты хочешь. Стеноз аортального клапана.
- Застарелый кальциноз, вижу. Врождённый?
- Да не похоже. Приобретённый, скорее всего.
- Странно. Как же это его угораздило? Пацан же совсем… Ещё жить да жить.
- А вот если херак – и детский инфаркт? Или даже инсульт, не дай бог. В любой момент сердце может не выдержать! Операция нужна…
- Да, и незамедлительно. Может, поживёт ещё какое-то время…
- Родители его уже здесь?
- Ага, в коридоре маются. Позвать?
- Не надо сюда-то. Пойду сам к ним схожу…
Вот оно что. Вот оно, значит, как. Операция нужна. На сердце. А иначе – «херак», как доктор выразился.
Нет, шумы в сердце у меня находили с раннего детства. И аритмию. И давление повышенное. Одышка была. Бледность. Холодные руки. Головокружения иногда. Но я и понятия не имел, что могу в любой момент… того.
Коньки отбросить. Ласты отстегнуть. Скопытиться. Дать дуба. И тэ дэ. В русском языке у этого глагола – «умереть» - больше всего синонимов-фразеологизмов. Я этот вопрос отдельно изучил.
Интересно, а в других языках так же? В английском, например?..
4. Апперкот
…Ну, а «добили» меня родители. Мои дорогие и любимые мама с папой. И опять – в четвёртый раз за этот чёрт-бы-его-побрал вечер! – я всё подслушал. И опять против своей воли…
Мама не захотела оставлять меня в больничке – хоть папа и врачи были против: пусть, дескать, полежит пока. Мол, приступ был слишком сильный. Но мама у меня – кремень. Несмотря на то, что с виду маленькая хрупкая женщина, в музыкальной школе работает. «Дома моему сыну по-любому лучше будет!», и всё.
Папа тоже совсем не рохля вообще-то. Хоть и учёный-теоретик. Зато кандидат в мастера спорта! Правда, по шахматам. Но тут сдался маме.
И вот лежу я у себя в комнате. Весь обколотый чем-то. Под таблетками. И засыпаю. И мне снится, будто я слышу: мама с папой на кухне разговаривают. Шёпотом, чтоб меня не разбудить. Но шёпотом нервным таким, энергичным.
- …Как??? Как мы теперь ему скажем?!.
- Да уж… Не вовремя он…
- Придётся ждать. Оклемается – тогда и сообщим.
- А развод?? Суд через неделю уже! Мы и так затянули – дальше некуда!
- Не ори. Сам виноват. Вместе со своей Жанночкой-«парижаночкой»…
- Прекрати. Не смей о ней так. Я люблю её! На Федю своего посмотри.
- Замолчи! Я с ним счастлива! А с тобой – никогда не была!..
- Врёшь… Илюху я вам не отдам.
- Опять начинаешь?!. Мальчик будет жить со мной. Точка! Обсуждение закончено!
- Раскомандовалась… Это мы ещё посмотрим.
- Что значит «посмотрим»? Ты на что намекаешь?
- У него у самого спросим. Пусть сам решает! Не маленький уже…
То, что это не сон, а явь, - и что я слышу их реальный разговор – до меня дошло не сразу. А когда дошло, я понял: мои мама и папа, оказывается, давно не любят друг друга. У папы завелась какая-то «Жанночка». А у мамы – какой-то «Федя». В это было невозможно поверить…
Мои родители разводятся??? Уже через неделю?!. В суде… И собираются делить меня. И я должен выбирать – с кем из них остаться жить. С мамой – и с каким-то там Федей? Или с папой – и с какой-то там Жанночкой?
И вот здесь – в собственной кровати посреди ночи – все четыре сегодняшних удара снова обрушились на меня. Причём одновременно.
Я вдруг чётко осознал: не хочу жить. Так – не хочу. Ну его нафиг…
…Ночь ушла на подготовку. На выбор способа самоубийства. И вот утром, когда мама и папа ушли на работу, я достал из тайника ключи от чердака (откуда они у меня – отдельный разговор; я их у консьержки нашего дома – Анны Михалны – позаимствовал; потом расскажу как-нибудь). Взял штатив и смартфошу. И на всякий случай пешком – чтобы наш лифтёр Юсуп меня не засёк - поднялся на крышу...